Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]

Крейн стоял на пороге большого рабочего кабинета, где вероятно имелось все, чему полагается быть в деловых кабинетах: обитые кожей кресла, шкафы для бумаг, портьеры и несгораемая касса. Но внимание Крейна было всецело поглощено длинным письменным столом, за которым сидел джентльмен, сухой, как мумия, в темных очках и в черном сюртуке, застегнутом до самого горла. Его волосы, темневшие двумя островками по сторонам невообразимо ровного пробора, казались сделанными из дерева.

Крейн смотрел на пробор. «Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками», — вспомнил Крейн и поклонился.

Джентльмен в темных очках не ответил на поклон. Крейн стоял, медленно цепенея. Рядом кто-то кашлянул; Крейн обернулся и с облегчением увидел, что сбоку в креслах сидит небольшой, очень полный человек благодушного вида; сюртук у него был расстегнут, и по жилету плыла цепочка с забавными пестрыми брелоками.

— Джеральд Крейн? — ласково спросил толстяк.

— Да, сэр.

— Рад вас видеть. Садитесь.

Крейн съел горячий завтрак на доллар ирландца Томми; теперь он сидел против будущего хозяина настороженный, с ясной головой и послушными нервами. Позади голод, затянувшийся голод, похожий на болезнь и уже совсем не похожий на желание есть. Крейн сжал зубы: я должен найти работу.

Толстяк заговорил мягким голосом:

— Любезный Крейн, наша фирма нуждается в сотрудниках… только в сотрудниках, внушающих безусловное доверие. Поэтому я настоятельно советую вам раскрыть свою душу (если позволено будет так выразиться) в большей степени… чем это обычно принято при переговорах о поступлении на службу. Вы уловили мою мысль?

— Мне кажется, я понял вас, сэр, — сказал Крейн осторожно.

— Прекрасно. Начнем по порядку: при каких обстоятельствах разорился ваш почтенный отец?

— Мой отец был мелким фермером, сэр. Некто Уоллер, богатый скотовод, — у него в наших местах было тысячи четыре акров земли, — решил завладеть участками отца и его соседей.

— О! Откуда такая упорная вражда?

— Никакой вражды, сэр. Просто старому Джорджу Уоллеру хотелось расширить свой надел. Он запутал фермеров в долговых обязательствах. Любому из них ничего не стоило заарканить дикую лошадь, но банковские операции, сэр, им давались с трудом. Земля, скот, все имущество досталось Уоллеру. Я был как раз в отъезде… Я нашел только пустой дом, который уже не был моим домом, и могилу отца, умершего от нервной горячки.

— Вы рассказали очень печальную историю, милый Крейн, очень печальную… Вероятно, беззаконные действия этого мистера Уоллера возмутили вас до глубины души?

— Нет, сэр. Насколько я знаю, Джордж Уоллер действовал по закону.

— Но ваше моральное чувство, мой мальчик! Пожалуйста, будьте откровенны, — ваше моральное чувство не могло не страдать при виде подобной жестокости…

— Не совсем так, сэр. Я жалел отца. Кроме него, у меня никого не было на свете. Но я не забыл, что покойный отец учил меня относиться к жизни как к драке. Сам он не спускал никому, особенно неграм и пришлому сброду, шнырявшему в поисках работы. Отец нарвался на чемпиона — и погиб. На его могиле я думал о том, что надо побеждать в драке.

Крейн поднял голову с внезапным испугом, — не сказал ли он слишком много? Но толстяк смотрел поощрительно.

— На могиле отца вы приняли решение, достойное американца и мужчины. Скажите… Впоследствии, ваши товарищи, конторские служащие, не предлагали вам вступить в профессиональную организацию?

— Нет, сэр. Канзас-Сити торгует скотом, зерном и консервами; там мало заводов, и потому о таких вещах меньше слышно. К тому же вся контора знала, что я в родстве с патроном. Быть может, они не считали удобным…

— Весьма возможно! Ну, а потом — на фабрике?

— Но, сэр, не мог же я считать себя настоящим рабочим и входить во все эти интересы. Как раз тогда много болтали о стачке. Кажется, рабочие были правы, но в конце концов все это меня не касалось.

— Конечно. Однако сейчас это касается всех. В Чикаго, в двадцати пяти минутах езды от места, где мы с вами находимся, заседает Первый конгресс индустриальных союзов. Эти люди, милый Крейн, называют себя И…Р…М… Индустриальными Рабочими Мира!

— Я читал об этом в газетах, — сказал Крейн.

— Тем лучше. Вы знаете лозунг Американской федерации труда — «хорошая заработная плата за хороший рабочий день»? И.Р.М. взамен предлагают формулу: «Долой… систему… наемного труда». Что вы думаете об этом?

— Сэр, я боюсь уронить себя в ваших глазах, но я не думаю об этом.

— А! Но все же, когда обществу приходится выбирать между Американской федерацией труда и социалистами и анархистами из Западной федерации рудокопов или из Интернационального союза рабочих-металлистов?

Крейн усмехнулся чуть заметно:

— Я не выбрал бы ни тех, ни других. Если у человека трезвая голова и здоровые руки, он все равно возьмет свое, а брать свое удобнее в одиночку.

— Значит, вы…

— Довольно!

Из всех предметов, находившихся в комнате, это слово скорее всего мог произнести джентльмен в темных очках. Крейн тем не менее вздрогнул. Толстяк покорно умолк. По его знаку Крейн встал и остановился перед столом. Через стол странный джентльмен смотрел на него темными очками.

— Вы посещаете церковь?

— Да, сэр. Я не смею считать себя примерным христианином, но…

— Какими видами спорта вы занимались?

— В школе, сэр, футбол, крикет, легкая атлетика. Имею жетон за плавание на пятьсот метров. Разумеется, верховая езда — ведь я почти ковбой. В Канзас-Сити — автомобилизм. Мой родственник и патрон мистер Риккерт был страстным автомобилистом, сэр.

Если нельзя было ожидать, что джентльмен в темных очках заговорит, то еще труднее было предвидеть, что он покинет свое место, с необычайной стремительностью обогнет стол, подбежит к Крейну, распахнет пиджак Крейна и быстро ощупает сухими руками плечи и грудь. Крейн не понимал; он не вскрикнул и не рванулся, но в груди у его похолодело от страха. Рука с желтыми ногтями легла на его рукав:

— Покажите бицепс.

Страх отступил от сердца. Крейн начал медленно сгибать руку, напрягая кисть и плечо. Продолговатый мускул сокращался, твердел и вдруг застыл великолепным налившимся шаром. Крейн слегка улыбался. Тогда худой джентльмен совершил третий почти невероятный поступок; он улыбнулся в ответ, улыбнулся удовлетворенно и сел на место.

— Мистер Крейн, вы производите благоприятное впечатление. Я буду по возможности краток. Быть может, вы полагаете, что имеете дело с представителями коммерческой фирмы? Вы ошибаетесь. (Пауза.) Мистер Крейн, вам знакомо имя Ната Пинкертона?

— О, да, — проговорил Крейн, волнуясь.

— Конечно. Впрочем, как провинциал, вы можете не знать, что в 1850 году король сыщиков Аллан Нат Пинкертон, покинув пост начальника тайной полиции Соединенных штатов, основал частное бюро сыщиков, известное под именем Национального сыскного агентства Пинкертона. В настоящий момент я, Джордж Дэвид Бангс, главноуправляющий Областной конторой в Чикаго, предлагаю вам место тайного агента. Подробности в свое время. Сейчас нам нужен принципиальный ответ.

Скрипучая конторка под зеленым абажуром, несмолкаемый стук Ремингтона, цифры, разграфленная бумага и чернильные пятна уходили из жизни Крейна. Начиналась новая судьба. Будущее стало бок о бок с детскими играми, с юношескими мечтами о подвигах и приключениях, с головокружительными романами, которые в школе нужно было прикрывать учебником арифметики. Неподвижно стоя перед столом, Крейн со страшной внутренней скоростью одолевал расстояние, лежавшее между обыденным прошлым и необычайной новой судьбой. Эта скорость была так велика, что принципиальный ответ, который следовало дать мистеру Бангсу, в несколько секунд остался далеко позади (и мистер Бангс это понял, потому что проницательность входила в число его служебных обязанностей).

Сердце Крейна билось неровно и трудно, как у бегуна, проходящего финиш. Он только спросил:

— И я увижу великого сыщика?

— Великий сыщик скончался в 1884 году. Во главе предприятия стоят его сыновья и наследники: мистер Роберт Пинкертон в Нью-Йорке и мистер Вильям Пинкертон в Чикаго. Впрочем, их вы тоже не увидите. Мне остается напомнить вам о том, что вы имеете честь вступить в организацию, в течение пятидесяти пяти лет бессменно стоящую на страже порядка, закона и добродетели. Мы никогда не спим — этот девиз агентов Пинкертона отныне будет вашим жизненным правилом. Мы вечно бодрствуем, охраняя от темного мира порока и преступления священнейшее достояние человека: религию и семью, мораль и собственность,

Крейн очень устал; на мгновенье ему показалось, что слова, которые произносит главноуправляющий Бангс, так же как волосы и руки главноуправляющего, сделаны из дерева.